невнятное бормотание сонных артельщиков. Голодные псы,
сбившись в кудлатую свору, рыскали где-то в лесу и теперь
не тревожили хриплым лаем холодную темь. Откуда-то из-за
излучины речушки надрывно ухнул филин, и одинокий крик
его разлетелся дробью по черному лесу и долго еще жил в сы
ром и неподвижном воздухе.
Жеребец под Мамоном испуганно захрапел, позамялся,
нервно ступил в сторону, скрежетнул зубом по грызлам. Ры
жий хватил его по трепещущим ноздрям черенком плетки;
стараясь не шуметь, придерживаясь пятерней за луку седла,
он тяжело спешился, зыркнув из-под бровей. Взгляд оловян
ных глаз был короток и колок, будто шило. И казалось, что
вещь, которую он цеплял, словно теряла что-то, становилась
ущербной и грязной.
За широкой спиной Мамона звякнули стремена, послыша
лось шушуканье у дальних стволов, шорох одежд и влажное
жмяканье хвои под торопливым шагом. Застуженный голос
напряженно просипел:
— Ну чо, все пучком, Мамоня?
Главарь злобливо шикнул. Потянул ноздрями воздух и,
прищурив глаз, процедил:
— С кобыл не слезать. Клювом не щелкать, гадавье! Кой-
чаво... кончать будем мериканских собак. Зарубил?
— Могила, атаман. Чтоб мне нож в горло!
— Заткни зевло, балабой. Братву серпом вдоль изб поста
вишь. Накось, дяржи. —Мамон протянул украшенную сереб
ряной чеканкой узду своего тонконогого жеребца, черного,
как воровская ночь. Гаркуша с готовностью ухватился за сы
рой повод и растворился во мраке.
Рыжий засопел, круто повернулся на каблуках, красные
пальцы ощупали рукояти двух пистолетов, заткнутых за кожа
ный пояс. Скулы дрогнули мелкой дрожью, что клыки матеро
го секача. Загребая носками хвою, он пошел к заброшенному
скраду, в который некогда артельщики сволокли умирающею
казака Волокитина.
На него взирали, будто слепые, темными провалами бой
ниц зарывшиеся в землю избы. Луна скрылась в чернявом
пухе облаков.
Главарь остановился, порыскал взглядом, тихо клацнул
замком пистолета и, стараясь не хрустеть ветками, двинулся
182
