судорожно крутнул головой: ночь взирала на него сотнями
пистолетных дул.
Он и сам потрошил, как кур, людей, проламывал черепа
кистепером1, не думая ни о боли, ни о животном страхе уби
енных, но теперь!..
Рыжий метнулся в одну сторону, тут же в другую, хряс
нулся со всего маху в жирную грязь, поднялся и вновь замо
лотил сапогами по слякоти.
Страх смерти вселился в него сразу и окольцевал всецело
и властно. Он оглянулся на поляну еще раз, но не увидел уже
ни изб, ни огня —лишь мрак на фоне мрака.
С прилипшей к телу рубахой и со свалявшейся в грязи
копной медных волос он, задыхаясь, достиг леса:
— Гаркуша! Гарку-уша-а!!!
Но немой стояла чаща, полная непостижимых призраков,
гнездящихся в глубине лапника, оставляя его, Мамона, одно
го против всего света. Точно в бреду он сделал несколько ша
гов, запнулся и ухнулся на что-то большое, многорукое, теп
лое; вскочил, будто полоумный, шарахнулся в сторону, ноги
разъехались на скользком и тягуче-липком, едва не убился;
замер, дико озираясь.
Луна улыбнулась из облаков и залила серебром поляну.
В висках застучало, сердце захолонуло и подскочило чуть
не к зубам...
Все шестеро лежали вповалку, разбросав руки-ноги, похо
жие вкупе нагигантского человека-паука.
Горла были вспороты от уха до уха; рты в черных коростах
запекшейся крови скалились зубами; а глаза безумно тара
щились, точно требовали ответа.
Вожак закружился на месте, хватаясь за нестерпимо тока-
ющие виски. Бухнулся на колени, исступленно замотав голо
вой, хлебнул вволюшку сырой тьмы и, воззрившись на обло
мок луны, зашелся в зверином вое.
Внезапно смолк, загривком почуяв чье-то присутствие...
Хвоя шурхнула над рысьим треухом, и его схватили за горло.
Мамон сопротивлялся молча, с буйным ожесточением
жертвы. За силушку на разбойничьем сходе дружки призна
ли его атаманом; недюжиная сила способила убить кулаком
1 Разновидность булавы.
186
