дальше. Наконец в дальней избенке приметил едва брезжу-
щий сквозь бычий пузырь свет. С сомнением в сердце он за
мер у косяка дома и придержался. Утер ладонью мокрые
усы, сглотнул набежавшую слюну —кадык скакнул мышью.
Несмотря на ночь, оттепель взялась крепче, и где-то рядом,
с крыши, срывались и падали в кадушку частые весенние
капли.
Ухмыльнувшись своей минутной слабости, атаман, краду
чись, двинулся к двери.
Он ворвался в нутро избы, отскочил в сторону натри шага,
ощетинился пистолетами и...
Скрад был пуст. За приоткрытой заслонкой хило припля
сывали язычки пламени. Густой запах дыма и чада был невы
носим. Задерживая дыхание и напряженно вглядываясь сле
зящимися глазами в темные углы, Рыжий выжидал.
Тишина давила уши. Он слышал только тяжелые удары
собственного сердца и свой же прерывистый хрип.
— Сукин пес! Еть твою Бога душу мать, злодыга! —Коль
цо в ухе задрожало, желваки буграми заходили под щети
ной. —Врешь, валява! Из земли вытряхну, а найду тя, мразь
ползучая!
Мамон с проклятиями сорвал с петель ветхую дверь и
выломился на улицу. Хватил жадно свежего воздуха, как
вдруг что-то холодное, жесткое и знакомое уперлось ему в
загривок.
— Брось оружие! И полагайся больше на уши, а не на гла
за. Ты увяз по горло, и твое дело табак.
— Уж така у меня привычка...
— Плохая, сынок, плохая...
Мамон узнал этот глухой, но властный голос с акцентом.
Он в бессилии заскрипел зубами; мозг, поставленный на не
выносимо острую грань жизни и смерти, казалось, затрещал
и начал разваливаться на части, как кусок пересохшей глины.
Во рту враз стало солоно. Мясистые щеки нервно дернулись,
оросились испариной, но в оловянных глазах заискрилась на
дежа на шальной случай. «Где ж этот дармогляд Гаркуша?!
С живого шкуру сдеру!»
Рыжий нехотя повиновался: тяжелые пистолеты один за
другим чавкнули в грязь, руки потянулись кверху.
— В сторону! Я сказал, в сторону отойди!
183
