Преображенский перемахнул через стул урядника, раму —
настежь, прострелял улицу взглядом и сплюнул с досады.
На дворе желтизною растекался полдень. Вокруг была
тишь да гладь: четверо служивых бойко катали напиленные
чурбаны к казарме мимо соляного амбара, бабы лениво гнали
скотину.
— Опять ушел, зверь! Почуял —и исчез! —Андрей стис
нул от злости зубы.
Командир порта был непривычно бледен, румянец исчез,
пальцы в растерянности теребили золоченую пуговицу мунди
ра. Щукин азиатским прищуром напоминал языческого идола.
— Вот вам и плевое дело! Обштопали, как птенцов! — в
сердцах фыркнул в сторону урядника капитан. Рука его твер
до легла на гарду шпаги.
В бесцветии увядающего дня они вышли на хорошо утрам
бованный крепостной двор. Мягок и пахуч был залежавший
ся, местами ноздрястый, снег, а весенний воздух —свеж и ло
мок. Шалый ветер лохматил лужи. И где-то за провиантской
лавкой жалобно взревывала заблудившаяся корова, одиноко
звякая боталом.
Щукин подвел господ офицеров к невысоким воротам,
грубо, но ладисто сколоченным из толстого горбыля с паху
чим духом сосны, пригретой солнцем.
— Осторожней, ваше высокопревосходительство. —Под
суетившийся казак скрипуче отворял ворота.
Три армейские фуры, густо заляпанные весенней грязью,
были укрыты мешковиной. Угадывающиеся страшные очер
тания бугрили холстину, пропитанную местами бурыми пят
нами. Седой казак не спеша сдернул один крапчатый саван и
отошел.
Преображенский содрогнулся. С неестественно вытянутой
шеей, с набрякшим фиолетовым языком, куском мяса выва
лившимся изо рта, на него таращился Мамон.
Нет, он не признал его. И только серебряное кольцо, блес
тевшее в ухе, да рыжие патлы црдсказывали, что перед ним
тот самый человек.
— Ну-с, Андрей Сергеевич, он? —глухо поинтересовался
Миницкий.
202
