выколачивая облачка пыли из штанов, осыпая свои окорока-
бедра и задницу звонкими шлепками.
— Тррр-яя-а-хо-хооо! Теперь-то уж у меня будет все! Ха, ты
сяча реалов, да я богат, лопни мое брюхо, почти король! И чист
перед Богом и законом. Ну, держитесь за гривы все! Я с бухты-
барахты врать не люблю! У дона Антонио будут и ботфорты, в
какие можно будет сунуть королевского стрелка с ружьем и ки
вером; будет и сомбреро —за лигу увидишь!
Теперь-то уж ему не была страшна мамаша Сильвилла со
сворой своих ругательств. Плевать, что солдаты отобрали его
мулов, лошадь и фургон с фуражом. Один черт —гнилье там
было. Да и лошадь —грифа своротит... Менять ее надо было,
подлюгу, еще год назад, пока была прыть и не все зубы смо
лочены. На тысячу реалов он купит себе все в лучшем виде.
Главное —на радостях башку не разбить! Вот, влез он нако
нец в этой жизни на бочку. Видно его будет издалека. Палка,
опять же, о двух концах. Могут и легко плюнуть, а кто излов
чится, тот и струей польет.
Початок метнулся к стойке, выстрелил пробкой бутыл
ки и в пять бульков прикончил ее до дна, крякнул ядрено
и прикинул, что б сладить еще такого: неуемная душа его
так и жаждала великих деяний, шири и воли. Он соскочил
с унылого стула, похрустел сухарем и с удовольствием от
метил:
— В таверне штиль, а под ногами качка! Но, клянусь, я
еще крепко стою на ногах... меня не зашибить с одной бутыл
ки. А сердце, черт, оно просит песни! —Он шаловливо погро
зил себе пальцем в зеркало. —Какая ж это старость, Анто
нио?! Давай лучше споем, дружище, нашу... ту, старую, а? Да
так, чтоб вся округа прослезилась от смеха!
Старик бережно снял гитару со стены и погладил как люби
мую женщину. По струнам он шарил лихо, как вор по карманам.
Настало время признаться свету:
Я больше матери любил монету!
При ней и нищий ходит, что король,
А без нее и сам король, как ноль!
Теперь полслова скажу о роме,
Пока Сильвиллы нет в притоне.
Когда б не пил я крепкий ром,
Давно б скучал на свете том!
269
