шить мокасины. Нога человека ощущает сквозь них каждый
камешек, каждый сухой корень. Эти премудрости были весь
ма полезны и ныне, когда ноги их были общелкнуты сияю
щим хромом кавалерийских сапог.
Братья —не разлей вода —франтили. Правда, это широкое
щегольство было дурного тона. Фазанисто-яркое платье, про
винциально смешные косынки и широкие галстуки. Если
надевались мундиры, то тут не обходилось без залихватского
шику. Шпоры пугали средневековой величиной, кивера —
ухарской сбитостью набекрень.
И внешностью природа не обделила братьев: по-южному
броской, жгучей. Густой загар чернил оливковую кожу. Глаза
тоже были отцовские: яркие, дерзкие, цвета кофе без молока.
И тот и другой слабы были до женского пола; имели бойкий
успех и, не жалея спин лошадей, совершали налеты на даль
ние пресидии и захолустья, где их ждали местные обожатель
ницы.
Но при всей разухабистости и молодой дворянской спеси
вости слово отца было законом. Ни Луис, ни Сальварес главе
семейства шпилек подпускать не смели. Только почтение да
смирение, учтивость благонравных детей.
Но пришло время, и беда постучала кулаком в ворота ась
енды старого дона.
Братья повздорили жестоко, категорично и... навсегда. За
нозой сердца красавца Луиса стала дочь какого-то не то тор
гаша, не то контрабандиста с окраины Мехико...
Поначалу сеньор де Аргуэлло не верил, отшучивался иль
попросту посылал к дьяволу «заботливые языки»; позже,
когда прозрел, метал громы и молнии, уговаривал, умолял,
угрожал и, в конце концов, швырнул шляпу наземь:
— Mater dolorosa!1И это мой любимец! —Подбородок ста
рика походил на моченое яблоко. —И с этим я должен уйти в
могилу! О небо! —Эль Санто плакал. —Ad calendas graecas...2
Сердечная боль за старшего сына подкосила его и надолго
приковала к постели. Это был второй удар в жизни досто
славного гранда: первым его наградила любимица-дочь Кон-
чита.
1 Скорбящая Богоматерь.
2 Букв, «до греческих календ»; никогда
(дат.).
326
