— Я стою на вере в Христа, как на твердой скале... Это моя
высота, мой бастион...
Чуть пошатываясь, более от мук душевных, чем от
усталости, он подошел к дремавшему на другой стороне па
тио полуразвалившемуся коробу фургона. Из-под колес с пе
ресохшей кучи навоза с кудахтаньем и треском вылетело око
ло десятка потревоженных кур. Настроение было настолько
гадкое, что рука сама полезла в потайной карман за маконь-
ей1. Растерев на ладони несколько листьев этого убийствен
ного зелья, драгун забросил его в рот и принялся методично
жевать, покуда не перестал ощущать язык, губы и землю под
ногами.
Он сидел у фургона на перевернутой вверх дном поилке
для скота, сдавив шумевшую голову. Закрыв глаза, Сальва-
рес не дышал, не жил, а только внимал тишине, ночным го
лосам лесных духов и мирным, знакомым с детства звукам.
В конюшне лошади сонно жевали сено, шуршали гривами и
терлись боками о шершавые доски стойла.
Так, обманывая луну и ночь, Сальварес провел час или
два. В больной голове плыли лица отца, Кончиты, Луиса, Те
резы, мадридского гонца, Тиберии... Их фигуры росли и ши
рились, поднимались со всех сторон, превращаясь в громадье
туч, плотной линией плеч отсекая края потемневшего неба.
За ними горбились фигуры-колоссы тех, кто некогда пал под
его мечом и копытами боевого коня.
«Сколько же их!» Губы дрожали. Похоже, числа им не бы
ло; окаменевшие, немые, они смотрели на него сверху вниз, и
только испуганный ветер, потерявшийся в их лабиринтах,
кричал и выл с отчаянием сходящего с ума узника.
И вновь пред воспаленным взором, уже в который раз,
проплыли остекленелые огромные глаза Тиберии, полуот
крытый, разбитый рот, превратившийся в нечто растянутое,
безобразное, красное...
Он сплюнул ленивую слюну, тяжело повернул одурманен
ную голову. У его каблука доверчиво хрустнула кожурой
гнилого батата юркая мышь. Сальварес даже не взглянул на
нее — весь в своем пугающем и безумном... Неподвижные
1Листья этого растения в Южной и Центральной Америке использо
вались для приготовления наркотика.
14 Барабаны
417
