яселым серебром ошейников на груди, вповалку лежали у ног
хозяина и печально взирали на мир.
Вице-король еще раз обмакнул язык в кубок: «Ах, что за
чудо эта виноградная лоза!» Он сладко зевнул: все вокруг ды
шало покоем и негой. Солнце играло на салатной зелени ду
бов и буков, что густыми толпами охраняли парк, золотило
прозрачную гладь прудов и купола белоснежных беседок.
С балюстрады дворца Кальеха наблюдал, как за чугунным
ажуром решетки, что тянулась вокруг парка, прошаркала
толпа индейцев и негров, направлявшихся в каменоломни ра
кушечника. Их конвоировали солдаты лейтенанта Малинга,
прозванные за пунцовый цвет чулок «гусаками». Временами
ухо ловило выстрелы куарто, стоны и кандальный перезвон
железа.
Герцог тяжело вздохнул: далече заслышался скорый цокот
копыт по брусчатке, в объезд к парадному входу.
«Опять гонец! Тысяча чертей ему в бок! —В груди екну
ло. —Будь они прокляты, черновестники, слетаются воронь
ем». —Он в сердцах отставил кубок: вино более не грело, бо
жественный вкус его был отравлен.
Новости были одна хуже другой. Повстанческие орды кре
пили силу, собрав под свои знамена тьму «голодранцев» и
«рвани».
Курьеры, опаленные пороховой гарью, трещали как бара
баны:
«...Пал Чиуауа, Нуэва-Росите. Обстрелян Монтерей. Ин
сургенты роятся вокруг Торреона! Они превращают в пепел
цветущие асьенды, а семьи идальго подвергают пыткам и каз
ням... Роялистские войска крушат взбесившихся псов, но сил
не хватает, несем крайние потери...»
«М-да, нельзя вычерпать реку каской, пусть даже она бу
дет с соборный колокол. Удавка гражданской войны медлен
но, но верно затягивается на нашем горле...»
Вице-король потер пальцем переносицу и потрепал холе
ную шелковистую холку брыластой суки; в отличие от иных,
она ни на шаг не отходила от хозяйской руки. Немного пого
дя он с раздражением принялся разбирать корреспонденцию,
разложенную секретарем на столике по стопкам.
Бумаг поднакопилось за неделю немало: рапорты с мест;
изветы с доносами; доселе не рассмотренные просьбы и хода
421
