Им постоянно приходилось остерегаться индейцев, но те
перь майор все больше думал о тех дикарях, которые таскают
одежду и сапоги, купленные в лавке. Опыт и интуиция солда
та подсказывали ему тревогу.
Тем временем, как назло, начинал надвигаться час длин
ных теней —беспокойное вечернее время. Ведьмами над го
ловами бесшумно кружились летучие мыши.
— Дон, я убью его! —Жесткое лицо Мигеля говорило са
мо за себя.
Майор отечески улыбнулся:
— Не обижайся, но он слишком умен для тебя. Не стоит
унывать, как говорят у нас в Андалузии: «Если дела плохи, не
торопись браться за оружие: они могут стать еще хуже».
В следующий момент глаза андалузца превратились в чер
ный лед. На изборожденном глубокими складками загорелом
лице проступило что-то ястребиное.
Мигель знал каждый оттенок голоса, каждый жест своего
господина и понял, что самолюбие майора задето, и крепко.
— У нас дело государственной важности, Мигель, и мне не
до личных вендетт! Черт! Только этой головной боли еще не
хватало...
Слуга растерянно покачал головой:
— Это не вы, дон... Не вы... Диего де Уэльва, и отказывает
ся от боя? Да я не узнаю вас, сеньор!
— Так узнай! —Майор щелкнул его снятой перчаткой по
губам.
Юноша не вспылил, не огрызнулся; опустил глаза, сжал
крепче ружье; под кожей сыграли желваки. Он понял, что его
плебейский башмак перешагнул дозволенную черту.
С остановившегося рядом империала раздался клокочу
щий, сиплый смех, прервавшийся смачным плевком. Гора
невообразимых лохмотьев, надетых друг на друга, словно
капустные листы, и увенчанная драным войлочным лопу
хом, туманным намеком на шляпу, шумно зашевелилась и
гаркнула:
— Три тысячи чертей! Да ему даже ром не в горло, ваша
светлость, дай только с кем-нибудь бучу заварить —такова
уж, видно, его волчья натура! Я хоть, может быть, и ворюга,
мародер, как вы изволили окрестить меня, но, чтоб мне сдох
нуть, не жмот! —На толстой физиономии Початка, обиженно
427
