таки: при оружье, с глазищами волчьими... Насилу отвертел
ся в толчее. Благо, успел санный обоз опередить... Мужички
лес везли. Подвод пятьдесят, ежели не более. Всю Пятую
подчистую перегородили, вот и живы остались!..
— Подлец! Отчего сразу не известил? — В руке князя
сверкнул пистолет.
— Не вели казнить, батюшка... Верите: ни ногой, ни рукой
шелохнуть не мог, а язык и вовсе отнялся. Дьяволы то были,
вот крест.
— Ладно, Прохор, —Осоргин щелкнул курком, —уймись.
То, что твоей вины нет, верую, а теперь жги к дому в объезд,
да живей!
— Ой, мати! Да куды вы, куды? —Кучер бухнулся на коле
ни, морща сырое лицо. Вцепился руками мертво в край барской
шубы. —Не гневайтесь, вашсясь! Лучше положитесь на мой со
вет: останьтесь у Преображенских —убьют, звери, убьют!
— Гони, я сказал! Пуля —дура, но трезвит не хуже штыка.
И слезы убери —ни к чему это. Лупцуй!
Кони, прижав под хлыстом уши, резво сорвались с места.
Миг, другой, —и выбеленная снегом улица опустела. Лишь
ветер продолжал завывать, кудрявя поземку, да скрежетал
фонарь, все так же уныло таращась в ночь подслеповатым ян
тарным глазом.
— Вон он!
Впереди в холодную темень нырнула карета.
Всадники понеслись по завьюженному зеркалу площа
ди сквозь глухоту города, железисто дробя пустынную ти
шину.
Они нагнали ее у Сытного рынка, до могилы опохмелив
эфесами перепуганного ямщика.
Сверкающая лаком, о семи зеркальных стеклах карета ог
рызнулась единственным рыжим выстрелом. Дюжина шпаг с
хрустом пробила изящный короб: чья-то уверенная, наторев
шая рука дернула на себя дверцу. Из салона мешком вывали
лось хрипящее тело.
Парик слетел и, подхваченный ветром, запрыгал зайцем
вдоль темневших торговых рядов, а лысая голова глухо стук
нулась о черную наледь. Шуба тяжело распахнулась, откры
52
