«Миледи, как вы похудели», —вспомнились слова прислу
ги, оброненные за утренним туалетом.
Да, она похудела, и не только: молочная белизна кожи пре
вратилась в болезненную бледность, черты лица заострились,
глубже и больше стали глаза, на виске очертилась голубая
жилка.
И сейчас, перебирая в памяти череду последних собы
тий, она нет-нет да и прислушивалась с жадным волнени
ем. Чудилось, что кругом затаились враждебные пугающие
шорохи...
Леди Филлмор испытала неожиданный приступ озноба, а
мигом позже ее залило какой-то теплой жутковатой волной...
Утомленные веки сомкнулись. Но вместе со сном пришел
и ночной кошмар, слепленный из погони и снега по завью
женной России.
— Замолчите! Или я убью вас! Истеричная дура! —Барон
наотмашь ударил кулаком Аманду по лицу. Она упала на ко
лени; дамский пистолет кувыркнулся из ее ладони и ушел в
снег. Лишь золоченая рукоять ярко поблескивала на белом
снегу.
Пэрисон ожидал отчаянья, вспышки, но леди неподвиж
но лежала в длинной собольей шубе, обнимая закоченелое
тело князя Осоргина. Она не чувствовала ни боли, ни мо
роза, ни ветра, швыряющего колючими горстями снежной
крупы...
Линда жалась к упряжке, не смея разглядывать пугающие
своей молчаливостью порубанные тела русских. Рядом с ка
ретой чернела убитой лохматой собакой казачья папаха, и ло
шади храпели, утаптывали снег, напряженно косясь на нее,
точно она была живая и скалила зубы...
Пальцы Аманды покраснели от холода, но она продолжала
гладить дорогое лицо, безутешно всматриваясь в безжизнен
ные черты, хватая ртом воздух:
— Как же так... были вместе, и вот... Алеша, Алеша...
Рыдая и комкая снег, она целовала одеревеневшие губы,
целовала крепко, так, что чувствовались зубы; целовала неж
но, полураскрытым ртом, пытаясь вдохнуть тепло и разде
лить горе...
511
