— Да вы что, совсем оголились от брызг, Петра Карлович?
— То-то, что боязно, Палыч... Кидает, как на качелях.
Ишь... —Оба они насилу удержались на ногах, уцепившись
за поручень. —Ногам совсем ходу нет... Да и судно дрожит,
точно Богу душу отдать желает.
— Эку нашли дрожь, сударь! —бодрился старик, сам на
ливаясь страхом. —Вы понапрасну-то перышки не ерошьте...
Разве сие дрожь? Так, конь споткнулся... Альбатросить нач
нет попозжа. Да я не для испугу лаю, Петра Карлович! Ой,
держитесь, мать-перемать... Вот так... вот так, поднимайтесь,
голубь. Ступайте, я следом вам с сундучком подсоблю... —
Казак подцепил оброненный саквояж: —Шторму бояться не
след! Бог даст, справимся и с этой заразой.
Медленно, от нырка к нырку «Северного Орла», они стали
продвигаться по душной узи трюмного прохода.
— Значит, вы... —Кукушкин аж в лице преобразился, —
вы были у госпожи?
Смущенная улыбка заиграла на его бледных губах.
• — У-у, вы никак вконец оматросились, Петра Карлыч. —
Денщик хихикнул в горсть. —Смотрите на башмак, а думае
те о...
Фельдшер густо покраснел, отвел глаза и что-то негодую
ще фыркнул.
Палыч, напротив, пуще наддал:
— Ой, будет вам букой глядеть... аль загордели-с? Ладно,
чаво уж там: дал шубу —скидавай армяк. Влюблены, что ли?
Знаю я энту штуку душевную —одна неприятность. И трясо
гузок энтих заморских знаю —слабы они на передок, супротив
наших-то... —барничал в суждениях денщик. —Опять же слы
хал, беседничали господа за чаем: дескать, из благородных она,
сторонится матросика иль ососка какого безродного... Вши,
сказывают, перелезть могут.
— А она, —встрепенулся фельдшер, превращаясь в пол
ный рубин. —Она-то там... Как?
— Да ты не занедужил ли часом, Петра Карлович? Их ведь
там две... А одной рукой две титьки не схватишь. Выбирать
нады. А уж поздно.
— Как так?!
— Вот так! Та, что постатней да побелее лицом, барину мо
ему, Андрею Сергеевичу, по сердцу пришлась. У-у-у, брат,
448
