— Ну-тка, Вьюн Данилыч, хватит зубы скоблить о сухарь.
Снеси-ка чаек их благородиям, ноги у тебя молодые, добе
жишь. —Шилов подмигнул юнге, подавая горячущий латун
ный термос. —Токмо за леера клещом держись да не ломись
чертом! Чтоб волной не слизало.
Данька в ответ лишь цвиркнул ниткой слюны, щелкнул се
бя по голенищу сапога и подхватил раскаленную посудину.
— Сырник1на плечи накинь, угорелый! —полетел вдогон
ку крик Тихона. Но куда там: ловко держась на ногах, юнга в
одном армяке запрыгал козлом —и был таков. Шилов лишь
хмыкнул и покачал головой:
— Эх, бесенок, голова —два уха!
Трапезничали в кают-компании при деревянной, из бука
слаженной сетке, коя зацеплялась поверх обеденного стола.
В ее гнездах, великих и малых, стояли разномастные при
боры, бутылки в салфетках, солонки, горчичницы и прочая
мелочь...
Застуженные офицеры были суровы, слов не роняли, аппе-
титничали худо, все боле прислушивались к «дыханию» ко
рабля; кой-кто потягивал сухое вино... Но, впрочем, все ждали
индусского чаю, он был всего желанней: горячий, душистый,
крепкий.
Здесь же, помимо трех офицеров, в углу на диване, скрытый
густой тенью книжного шкапа, отогревался Шульц. Одетый в
толстый, грубой вязки жакет, штурман с серьезным видом вы
колупывал зубочисткой засевших в окаменевшей галетине ли
чинок жука-точилыцика и что-то гнусавил под нос. Белые, с
черными головками черви падали на колено, и он методично,
как плотник, забивающий гвозди, давил их кургузым ногтем
указательного пальца или размазывал тяжелым матросским
сапогом по палубной доске.
Шульц не числился в рядах тех приверед, которые вороти
ли нос от издержек морской «хаванины». «Червь —насеко
мое, а все понимает. Дерьмо жрать не будет, —рассуждал он. —
И ежели он уважает поросшие мхом плесени сухари, то како
го черта я должен брезговать?!»
Дождевик (
морск. слет).
451
