Сизая жила кривой веткой кроила лоб Алонсо.
«Я отомщу за тебя, брат!» —в такт сердцу стучала кровь.
Спина напряглась, ноги слегка лихорадило, глаза заливал
теплый, едучий пот... А со всех сторон все шумливей бряцали
сбруи, слышно было горячее дыхание, черными балахонами
наплывала смерть.
Внутри Алонсо словно лопнула струна: за спиной преда
тельски щелкнул бич папаши Муньоса, и империал грохот
нул по косогору.
И тут со стороны холмов кто-то спустил собак... Только
это были не собаки, а шум длинноствольного оленебоя.
Все замерли и обернулись, все, кроме крайнего монаха.
Пуля звонко цокнулась в пряжку его ремня и пригвоздила ее
к позвоночнику.
Там, на гребне холма, в трехстах ярдах от них на своем
иноходце гарцевал майор.
Жеребец Гонсалеса взвился на дыбы; шесть клинков не
слись на него единым порывом. Яростно зазвенела сталь, хар-
каясь снопами искр. Еще один монах завис в стременах с раз
рубленным надвое лицом. Ошалелый конь, задирая морду с
багряными глазами и ощеренным ртом, уносил его в степь, во
ющего каким-то жутким, необыкновенным голосом. Кипящая
боль в щеке свела с ума Алонсо. Он видел дымящиеся от его
крови сабли монахов, слышал хруст своей плоти, но боли уже
не чуял. Красной, сырой изрубиной он пал недалеко от брата.
Глава 11
Группа всадников из тридцати человек тянулась по изви
листой тропе вдоль горы Чоррерас к Рио-Фуэрте. Дорога их
лежала в пуэбло Навохоуа —маленькую фронтирную дере
вушку, что затерялась у подножия западной Сьерра-Мадре.
Там отряд дона Сальвареса де Аргуэлло рассчитывал сделать
привал, набраться сил и провизии.
Через некоторое время растянувшаяся «хвост в хвост»
цепь всадников скрылась из виду. Теперь ничто не напомина
ло об их пребывании у каменных стен Чоррерас. Лишь жел
тохвостые птахи звенели над землей, атакуя еще дымящиеся
«конские яблоки», оставленные отрядом, да дюжина стервят
386
