испанца стало пугающе хищным, обнажив резкие черты, и
ничего хорошего не сулило.
— Надеюсь, ты давно усвоил, старик, что я больше всего
ценю в людях?
— Да, сеньор, да... —едва слышно прохрипел Йозеф, свер
кая золотым зубом. —Преданность?..
— И молчание, амиго. А лучше всего, как ты знаешь, мол
чат мертвые. Поэтому...
— О мой Бог! —Старик Катальдино едва не прорубил пол
коленями, бухнувшись в ноги де Аргуэлло. —Я умоляю, не
убивайте! О мой сын Давид! Кто присмотрит за ним?!
— В чем дело? Встань. У тебя что, припадок?
— Простите, дон, но я подумал... —Сердце бедняги билось
так сильно, что готово было выскочить вон. Он втянул глоток
воздуха, пропахшего табаком вперемешку с перцем чили, и
кое-как поднялся; ноги скользили в луже пива, которое он
расплескал, увидав нежданных гостей.
— Перестань трястись! Я все тот же, амиго... Кто следует
закону...
«...и переступает его, когда это выгодно...» —отметил про
себя лавочник, согласно кивая головой.
— Ты что же, Катальдино, думаешь, я совсем зверь иль су
масшедший?
— Не более чем обычно, дон. Ой! Вернее, я хотел сказать,
совсем нет, ваша светлость...
— Уговорил, речистый. Давай хлебнем. —Лейтенант под
нял глиняную кружку. —За тебя, старик, настоящего друга и
порядочного прощелыгу.
— Благодарю, благодарю, сеньор. Только не надо меня так
сжимать...
Зубы Йозе клацали по кружке, вино текло по жидким
усам, не попадая в рот.
— Может... вам нужны... деньги? —Катальдино подобост
растно осклабился. Тряпка сыро шмякнулась на пол. Руки
продолжали мелко дрожать —не уймешь.
— У меня денег, горбун, больше, чем нам нужно вместе с
тобой. И не криви рожу, Йозе, я же не прошу на ночь твою
жену. Вина, мяса и девок моим солдатам! Если уж какому
слову и суждено будет когда-нибудь оторвать им яйца, то
пусть этим словом будет «шлюха»! Так, ангелы?!
402
