Засим мы встали, чтобы идти. Тогда начальник, говорив
ший дотоле тихо и приятно, вдруг переменил тон: стал гово
рить громко и с жаром, упоминая часто Резаното (Резанов),
Николай Сандрееч (Николай Александрович)*, и брался не
сколько раз за саблю. Таким образом сказал он предлинную
речь. Из всей речи побледневший Алексей пересказал нам
только следующее: «Начальник говорит, что если хотя одно
го из нас он выпустит из крепости, то ему самому брюхо раз
режут».
Ответ был короток и ясен: мы в ту же секунду бросились
бежать из крепости, а японцы с чрезвычайным криком вско
чили с своих мест, но напасть на нас не смели, а бросали нам
под ноги весла и поленья, чтоб мы упали. Когда же мы вбежа
ли в ворота, они выпалили по нас из нескольких ружей, но
никого не убили и не ранили, хотя пули просвистали подле
самой головы Хлебникова. Между тем японцы успели схва
тить Мура, матроса Макарова и Алексея в самой крепости, а
мы, выскочив из ворот, побежали к шлюпке.
Тут с ужасом увидел я, что во время наших разговоров в
крепости, продолжавшихся почти три часа, морской отлив
оставил шлюпку совсем на суше, саженях в пяти от воды, а
японцы, приметив, что мы стащить ее на воду не в силах, и
высмотрев прежде, что в ней нет никакого оружия, сделались
смелы и, выскочив с большими обнаженными саблями, кото
рыми они действуют, держа в обеих руках, с ружьями и с
копьями, окружили нас у шлюпки.
Тут, смотря на шлюпку, сказал я сам себе: «Так! Рок привел
меня к предназначенному мне концу; последнего средства из
бавиться мы лишились, погибель наша неизбежна!» —и отдал
ся японцам, которые, взяв меня под руки, повели в крепость и
повлекли туда же и несчастных моих товарищей. На пути
один из солдат ударил меня несколько раз по плечу неболь
шой железной палкой, но один из чиновников сказал ему что-
то с суровым видом, и он тотчас перестал.
* Так звали лейтенанта Хвостова.
[ 237 ]
