Схватил внезапно за плечи и крепко прижал к себе, горячо
шепча:
— Любимая, за мной богатство и власть, а это, понимаешь
ли ты, —свобода! Ее нет без власти, так уж устроен наш чер
тов мир. И эту свободу, мой рай, —его темно-карие, как зре
лые каштаны, глаза горели страстью, —я хочу подарить толь
ко тебе. Тереза, слышишь? Только тебе...
Сеньорита молчала, потрясенная горячим признанием,
борьбой с остатками мужской чести и мрачным нарастанием
его страсти. Ею вдруг овладело какое-то доселе неведомое
чувство истомы от порывистого, жаркого дыхания Луиса и
сладкая боль от жестких объятий. Она затрепетала, когда его
рука с жадно растопыренными пальцами поползла вниз по ее
спине, а другая, с упорным нажимом, стиснула правую грудь.
— Пустите! —Задыхаясь, Тереза попыталась оттолкнуть
капитана, но он продолжал грубо тискать ее, крепче прижи
мая к себе. Жесткие, как проволока, усы больно царапали
шею. Это обстоятельство словно встряхнуло и пробудило де
вушку от медоточивого полусна-полудурмана. Кое-как вы
свободив руку, она обожгла Луиса пощечиной.
— Вы обуздали свою страсть? —В глазах сверкала ярость,
дыхание шумно вырывалось из сдавленной груди. —Ну! От
пустите!
Сын губернатора нехотя разжал объятия и, потирая густо
заалевшую щеку, процедил:
— Дура, я же люблю тебя. Я потерял из-за тебя все: благо
словение отца, сон и голову. Кто бы мог подумать, что дон де
Аргуэлло так падет и будет у ног?! —Ироничный хохот дра
гуна огласил патио, разогнав птицу. —Да как ты не поймешь,
заноза? Я пытался все сделать для тебя, чтобы оградить от
ужасов этого мира!
— Но стал моим ужасом. Я боюсь тебя. Уходи!
— Видит Бог, Тереза, я долго терпел... Ненавижу кокеток,
которые ломаются и строят из себя черт знает что! С такими
козами у меня разговор один.
И не успела Тереза глазом моргнуть, как он тигриным дви
жением подцепил ее волнистую прядь и, стремительно пере
хватив дважды все выше и выше, сжал волосы до боли у са
мого темени и властно рванул к себе. Девушка молчала, как
камень, только сверкающая роса слез, дрожащая на ресницах,
250
