Толстяк почесал бронзовую от загара плешь. Фунт лиха,
похоже, начинал пахнуть для него крупной монетой.
— Я сжалился, черт побери. Нет, не над тобой, а над ней.
Тебя отскребли, одели, выбрили и... соответственно, Тере-
зи. —Косточки упрямо продолжали свою трескотню, когда
Початок приостановил руку дона Луиса, отменно вымытую и
надушенную туалетной водой.
— Момент, сеньор, ее не брили!
— Да! Да! —Капитан брезгливо сбросил, точно огрызок со
стола, руку Муньоса с траурными ногтями, где вековала на
возная грязь.
— И дальше, папаша, для вас наступили райские дни. Не
так ли? Бифштексы, индюки, ром вволю, какого только черта
в ступе не было! И так же жили твои жена и дочь!
— Но, но! — Брови старика встали дыбом от возмуще
ния. —Клянусь Гробом Господним, они не пили!
— Спокойно, без рук! —Луис рачительно прощелкал кос
тяшками и заявил: —А теперь все это помножим на сто во
семьдесят прошедших дней!
Счеты затрещали выстрелами.
— Итого... —Баритон капитана был сильным и энергич
ным.
Муньос захлопал глазами, почувствовав, как под ногами
загорается земля. Все время, покуда гремели косточки, он за
кусывал лишь неумолимой злобой.
— О, будь я проклят, сеньор де Аргуэлло! Сегодня у меня во
рту не то что рому... росинки маковой не было! О, чтоб мне всю
жизнь на суку провисеть, давайте все заново помножим на...
— Что-о! —голос Луиса прозвучал, как удар куарто1. —Да
ты издеваться вздумал? Ты, сволочь, вор, висельник! Ты пре
даешь нашего короля, торгуя со швалью, а теперь и меня ре
шил сделать посмешищем! Да ты чуешь носом, шелудивый
пес, куда я клоню?!
Счеты полетели в Муньоса.
— Я почуял! Я почуял, сеньор! —взмолился тот, махая ру
ками, а у самого мелькнуло: «Черт с ним! Пусть считает, как
хочет! Пусть хоть закроет и пустит с молотка мой постоялый
двор! Только б не искалечил, только б не погубил на старости
1 Бич, кнут (исп.).
254
