клялись пылко в вечной дружбе; пили до «тети Воти», то бишь
до мертвецкой одури; бегали потом по парку босые, в одних ру
бахах, вдогонки по снегу; вели душевные беседы; спорили, вспы
хивали, что порох, —словом, радовались жизни, как способна
радоваться сильная, уверенная в себе кипучая молодость.
Ныне все это было убито, перепачкано кровью и по-звери-
ному брошено где-то в чаще.
Зловещее предчувствие чего-то ужасного штыком пронзило
Андрея Сергеевича. Он огляделся. Стены затихающего дома,
на которых тускло мерцало развешанное оружие, давили его.
Внезапно Преображенский ощутил в самом воздухе густое ус
тойчивое присутствие смерти, о чем предостерегал его истека
ющий кровью Алексей. В какой-то момент капитан почувство
вал, что не в силах более выносить этой безумной утраты.
Живым —живое: Андрей медленно встал из-за стола, при
крыл двери в горницу и шагнул к резному из красного дерева
шкапу. Подцепил из него четырехгранный штоф и три из
толстого синего стекла морских стакана. Водка пахуче бульк
нула... Преображенский кликнул денщика. Вскоре из перед
ней клетушки, где бережничало нехитрое хозяйство Палыча,
заслышалось спешное чаканье каблуков, и в дверях с огарком
свечи появилась сутулая фигура старика.
— Чаво изволите-с? Ась? —Палыч лукаво усмехнулся.
От капитана не ускользнул мелькнувший бес в глазах слу
ги —на столе красноречиво боярился штоф анисовки.
— Подойди, дело есть. —Андрей указал денщику на стул.
— Благодарствую, батюшка. Сие отрадно, а почин каков? —
забубнил по-стариковски Палыч, оглаживая усы. —А я, ду
рень, вот самовар раздухорил, прикидывал чайком вас с пря
ником баловать да на покой отчаливать. Ну и пересобачились
нынче! А дожж, проклятущий, опять так и сыпет! Небось уви
хались, вашескобродие?
— Что есть, то есть. — Преображенский накрыл третий
стакан ноздрястым ломтем каравая, сдобренным щедрой ще
потью соли.
— Господи Святы! По кому поминки, Андрей Сергеич? —
Денщик неуютно ерзнул на стуле.
— Алешка погиб.
— Ой, матушка небесная! Ляксей Михайлович ангело-
нравный... Никак он?
3 Барабаны
65
