шенный и перемаранный, что от него происходил неснос
ный запах гнилью и мерзкой нечистотою. Я бросил его в
угол без употребления. Во всю ночь, каждый час, кругом сте
ны ходили обходы и стучали в трещотки*, а солдаты внутрен
него караула также и в коридор ко мне заходили с огнем —
смотрели, что я делал. Рано поутру, когда еще вокруг была
глубокая тишина, вдруг поразили мой слух русские слова.
В ту же секунду, вскочив со скамейки и подошед к окну, обра
щенному к стене ближнего строения, услышал я, что там раз
говаривали Мур со Шкаевым. Нечаянное это открытие чрез
вычайно меня обрадовало.
Я нетерпеливо желал открыть товарищам моим о моем с
ними соседстве, но не смел на это отважиться, опасаясь,
чтоб разговоры мои не причинили для всех нас вредных по
следствий. Между тем караульные и работники, вставши, на
чали приниматься за свои дела, и наступивший шум заглу
шил и разговоры их. Тут принесли мне теплой и холодной
воды умываться, отперли дверь, а когда я умылся, опять за
перли; потом приносили завтракать, но я все еще не мог ни
чего есть.
Около половины дня пришел ко мне в коридор один из
чиновников здешнего города. С ним были вновь опреде
ленный к нам переводчик курильского языка**, человек лет
под пятьдесят, лекарь*** и наш Алексей. Они стояли в кори
доре и говорили со мною сквозь решетку. Чиновник спраши
вал, здоров ли я, и, указывая на лекаря, велел мне объявить,
что он прислан из Мацмая тамошним губернатором нарочно
с тем, чтоб иметь попечение о нашем здоровье. Пока япон
цы при сем случае разговаривали между собою, я успел сде* Японцы на караулах часы бьют двумя сухими звонкими дощечками, сна
чала мы называли их трещотками. Дозоры такие ходили и на дороге во
круг домов, где мы имели ночлег. Долго нам неизвестно было, что они
значили; но после уже мы узнали, что это патрули караульных, бьющие
часы и осматривающие посты.
** После мы узнали, что переводчика зовут Вехара-Кумаджеро.
*** Лекарь прозывался Того.
[
263
]
