собственность и держали их у себя, доколе правительство
наше не доставит к ним оставшихся в целости японских ве
щей, а за потерянные не сделает приличного вознагражде
ния. Но японцы такого совета не уважали, говоря, что если
наше правительство известит их, что поступки русских су
дов были самовольные, то японскому государю неприлично
требовать вознаграждения от другого великого монарха за
убытки, таким образом причиненные. Притом частные лю
ди, потерпевшие от сего, давно уже от своего государя полу
чили вознаграждение за все их потери.
Мур, видя, что ни один из его планов не удается, предался
отчаянию: по нескольку дней сряду он ничего не ел, а иногда
уже съедал один за пятерых.
Я, с моей стороны, также не был покоен: равнодушие япон
ских переводчиков, с каким они слушали важные объявления
Мура, для меня было непостижимо; оно нимало не соответст
вовало прежнему их любопытству, когда, бывало, услышав от
нас какую-нибудь новую безделицу, тотчас привязывались и
старались узнать всякую подробность, к ней принадлежащую.
10 мая принесли к нам черновую нашу записку, которая
должна была быть отправлена в порты для доставления на на
ши суда; она была в столице и утверждена правительством,
следовательно, теперь нельзя было переменить в ней ни од
ной буквы; списав с нее пять копий, мы их подписали, а япон
цы в тот же день отправили оные, куда следовало. Вот подлин
ное содержание записки:
«Мы все, как офицеры, так матросы и курилец Алексей, живы и
находимся в Маимае. Мая 10-го дня 1813 года.
Василий Головнин».
Хлебников не подписал записки по причине болезни,
которой был одержим.
Время года уже настало такое, когда мы со дня на день
должны были ожидать прибытия наших судов, и как по пись
му Рудакова мы думали, что они придут прямо в Мацмай, то
всякий крепкий ветер меня немало беспокоил: я опасался,
[ 423 ]
