ет непременно к сентябрю возвратиться. Муру же коротень
кой записочкой советует быть терпеливее и не предаваться
отчаянию, упоминая, что и им самим встречалось немало
беспокойства, забот и опасностей.
Вскоре после сего японцы сказали нам, что «Диана»
наша, по отправлению помянутых бумаг на берег, тотчас
пошла в путь. Это, по нашему расчету, долженствовало быть
около 10 июля. Через несколько дней после сего воз
вратились в Мацмай Сампей, Кумаджеро и два наши товари
ща, которых поместили опять с нами.
Теперь пусть читатель судит по собственному своему
сердцу, что мы должны были чувствовать, встретив, так ска
зать, «выходца из царства живых». Два года ничего мы не
слыхали не только о России, но ниже о какой-либо
просвещенной части света; даже и японские происшествия
не все нам объявляли, да и могли ли они нас занимать? Япо
ния для нас была другим миром.
Любопытство наше было чрезмерно. Мы жадничали его
удовлетворить: надеялись подробно узнать все, что делается
в России и в Европе, но крайне ошиблись в своих ожи
даниях. Симонов был один из тех людей, которых политиче
ские и военные происшествия во всю их жизнь не дерзали
беспокоить; все, что он нам по сему предмету сообщил, со
стояло в том, что француз с тремя другими земляками, кото
рых назвать он не умел, напал на нас и был уже в шестидеся
ти верстах от Смоленска, где, однако ж, мы задали ему доб
рую передрягу, несколько тысяч положили на месте, а
остальные обще с Бонапартом едва уплелись домой*. Но ког
да это было, кто предводительствовал войсками и чем все де
ло после того кончилось, он позабыл. Однако ж нас, по край
ней мере, утешала мысль, что он говорил не без основания:
знать, думали мы, и в самом дело мы одержали над неприяте
лем какую-нибудь важную победу.
* При отбытии «Дианы» из Камчатки там не знали еще о происшестви
ях, случившихся после смоленского сражения (в начале августа).
[
4 2 7
]
