Губернатор на это сказал, что он удивляется моим словам:
взятие нас в плен старое дело и говорить о нем не должно, а
он спрашивает только, прав ли я или виноват в том, что
ушел, и что если я буду считать себя правым, то он этого ни
как не может представить своему государю. Я тотчас приме
тил, что ему хотелось, чтобы мы признали себя виноватыми,
и потому сказал: «Если бы мы судились с японцами перед Бо
гом или там, где были бы мы наравне, то я мог бы много
кое-чего сказать в оправдание нашего поступка; но здесь
японцев миллионы, а нас шесть человек, и мы у них в руках.
Итак, пусть они судят, как хотят, прав ли я или виноват;
я только прошу их считать виноватым меня одного, ибо про
чие мои товарищи ушли по моему приказанию».
Приметно было, что губернатор с большим удовольствием
принял признание мое в том, что я виноват, и сказал: по
хвально, что, желая оправдать своих соотечественников, я
беру всю вину на себя; но в таком случае послушание моим
повелениям может быть только некоторым образом извини
тельно матросам, а не Хлебникову, ибо он, быв сам офице
ром, должен знать, что начальство мое над ним простира
лось, пока мы были на корабле, а не в плену.
Потом сделал он Хлебникову подобный вопрос, признает
ли он себя виноватым, и когда Хлебников стал приводить в на
ше оправдание доводы, что по всем правилам справедливости
и человеколюбия нельзя нас обвинять, то японцы начали бы
ло сердиться и беспрестанно повторяли, что таких ответов
нельзя им представить своему государю. Напоследок уже то
лаской, то гневом убеждали нас всех сказать прямо, что мы не
хорошо сделали, говоря, что это нам же послужит в пользу;
и когда мы на это согласились, то они весьма были довольны.
После того вскоре губернатор отпустил нас, оставив у себя
для расспросов Мура и Алексея.
По выходе из судебного места нам завязали руки и отвели
нас в тюрьму прежним порядком. Я нашел в своей клетке,
вместо данного мне накануне мерзкого халата, прежнее оде
яло и большой халат на вате; к товарищам моим также поло
жили спальный прибор.
[ 386]
